В.М. Межуев

Сейчас неожиданно снова стал популярен марксизм. На ваш взгляд, это мода, вызванная кризисом, или это осознание его правоты?

В связи с кризисом действительно возрос интерес к Марксу, но он достаточно поверхностный, потребительский. По-моему, объяснение причин кризиса, который сейчас происходит, нужно искать не у Маркса, а в современной ситуации. Что же касается западной интеллектуальной элиты, то у нее интерес к Марксу никогда не исчезал. Марксизм – одно из наиболее влиятельных направлений западной философской и общественно-политической мысли XX века. Важно только понять, что марксизмов много. Есть, например, западный и русский марксизм, каждый их которых и внутри себя весьма многолик.. К западному марксизму относят и прямых последователей Маркса, таких, например, как Грамши, Корш, Лукач, и школу так называемых австро-марксистов, тяготевших к неокантианству, Из нее впоследствии выросла Франкфуртская школа социальных исследования (от Хоркхаймера и Адорно до Маркузе и Хабермаса). Марксистами были и структуралисты типа Альтюссера, и социальные неофрейдисты типа Эрика Фромма, и в какой-то мере ряд экзистенциалистов (тот же Сартр или Мерло-Понти). Сегодня существуют так называемые постмарксисты, среди которых наиболее крупные имена — Славой Жижек, Ален Бадью. В этом смысле марксизм никогда не исчезал из интеллектуальной жизни Запада. Но и русский марксизм – не однороден. Был легальный марксизм, из которого вышли многие наши крупные философы, такие, например, как Струве и Бердяев, социал-демократический марксизм (Мартов, Плеханов), советский марксизм. И советский марксизм не ограничивается одним лишь Лениным. Помимо этого есть так называемый азиатский марксизм – Мао Цзэдун, Хо Ши Мин. Так что марксизмов много, хотя Маркс один.

Межуев В.М.

Во-первых, я не историк. Во-вторых, никакого отношения к ЦК никогда не имел. Но книгу я прочел. Поэтому я буду говорить как читатель. Мне она показалась чрезвычайно интересной и во многих вещах очень узнаваемой. Нашел там много людей, с которыми тоже был как-то связан. Только я хотел бы сказать, что я ее не прочел как книгу о ЦК. ЦК там присутствует, и люди, работавшие в ЦК и занимавшие ответственные партийные посты, там, конечно, присутствуют, но я не понял, что они главные герои. Потому что там довольно широкий спектр. Вот этот раскол образованного общества российского на два лагеря, на две партии. Партиями всегда в России называли любое направление. Это я видел просто на своих глазах, как это происходило. И честно могу сказать, с какого момента все это началось. Это никак не связывалось с каким-то импульсами, которые шли из ЦК.

В.М.Межуев

В обширном собрании ленинских теоретических работ, публицистических статей, политических речей и докладов постоянно и с возрастающей силой звучит тема культуры, причем своего пика она достигает в послереволюционный период его жизни и деятельности. В отличие от трудов Маркса и Энгельса, в которых слово «культура» встречается достаточно редко, у Ленина оно не сходит со страниц всех его последних выступлений и статей, что позволяет сделать вывод о ключевом значении этого слова в системе его воззрений относительно путей и способов перехода России к социализму. Сам этот переход мыслился Лениным и как одновременно процесс вхождения России в разряд наиболее цивилизованных стран современного мира, т.е., говоря сегодняшним языком, как процесс ее модернизации.

В дореволюционный период обращение Ленина к проблематике культуры в основном ограничивалось краткой характеристикой и общей оценкой сути, роли и смысла культуры в классово-антагонистическом, прежде всего, капиталистическом, обществе. Эта оценка, как правило, не выходила за рамки свойственной всему марксизму критики буржуазной культуры в качестве социально отчужденной и исторически преходящей формы ее существования. От других крупных марксистов того времени Ленин отличался, пожалуй, тем, что с большей настойчивостью подчеркивал эксплуататорскую, враждебную к трудящимся классам сущность буржуазной культуры. При этом он со всей определенностью отдавал себе отчет в том, что если что и можно поставить в заслугу западноевропейскому капитализму, так это, прежде всего, созданную им культуру, включающую в себя науку, технику, образование и многое другое. В этом, по мысли Ленина, состоит несомненное преимущество капиталистической Европы перед современной ему Россией.

Свобода как право на культуру

В.М.Межуев

Главный мой тезис: свобода есть общественная категория. Она дается человеку не Богом и не природой, а обществом, является не природным или божественным, а общественным даром. Индивид испытывает потребность в свободе в качестве общественного существа, в силу своей не естественной, а общественной природы. В этом смысле говорят о разных видах свободы — политической и экономической, о свободе совести, слова, творчества и пр. В любом случае индивид обретает свободу только в обществе, из чего никак не следует, что любое общество делает его свободным. Наоборот, во всех существовавших до сих пор обществах он никогда не был до конца свободным, полностью или частично зависел от других. И можно ли, живя в обществе, быть свободным от общества? Очевидный отрицательный ответ на этот вопрос ставит, казалось бы, под сомнение любую попытку искать в обществе источник и причину свободы. Общество при первом рассмотрении, — скорее, враг свободы, заставляя каждого считаться с другими, усмирять свои желания и порывы, быть таким, как все. Общество либо ограничивает свободу, либо делает ее привилегией для немногих. Большинство современных философов (от экзистенциалистов до постмодернистов) именно в обществе усматривает наиболее враждебную свободе силу. По словам Сартра, «ад – это другие». Свобода — первое, чем жертвует человек ради жизни в обществе. Потому и обретается она посредством ухода человека из общества, в неком «пограничном состоянии» между жизнью и смертью, над которым уже никто не властен. Как же согласовать тезис об общественном происхождении свободы с очевидным фактом ее отсутствия или ограничения во всех известных нам обществах? На этот вопрос и необходимо ответить в первую очередь.

Идеология и наука

В.М.Межуев

Сравнительно недавно на страницах журнала «Альтернативы» разгорелась острая полемика между В.Ж.Келле и Л.К. Науменко. Поводом послужила статья В.Ж.Келле «Марксизм и постмодернизм» («Альтернативы». 2006. №3), на которую Л.К.Науменко ответил критической статьей ««Наше» или «мое»? Марксизм и постмодернизм» («Альтернативы»». 2008. №3). Ответом В.Ж.Келле стала его статья «Что же сказать в ответ?» («Альтернативы». 2009. №1). Вся полемика была перепечатана в сборнике «Марксизм. Альтернативы ХХ1 века. Дебаты постсоветской школы критического марксизма» (М.2009). Я не стал бы вмешиваться в нее, если бы каким-то боком (каким именно, станет ясно дальше) она не задевала лично меня, не касалась вопросов, меня всегда интересовавших.

Сразу же скажу, что с уважением и симпатией отношусь к Л.К. Науменко, считаю его своим другом, высоко ценю как талантливого философа и продолжателя дела Э.В.Ильенкова. Но в данном случае не могу согласиться с ним ни в тоне, который он избрал в споре с не менее уважаемым мной В.Ж.Келле, ни с рядом высказанных им замечаний в его адрес. Спор между ними касается понимания соотношения идеологии и науки, природы общественного сознания, духовного производства, культуры и ряда других сюжетов. Мне и самому в силу моей философской специализации не раз приходилось писать на эти темы. Поэтому ряд критических замечаний, сделанных Л.К.Науменко в адрес В.Ж.Келле, я с не меньшим основанием отношу и к себе. В.Ж.Келле в защитниках не нуждается, но у меня возникло желание ответить Л.К.Науменко от своего имени, причем без всякой уверенности в полном согласии со мной и самого В.Ж.Келле. Попытаюсь сделать это в той же свободной от излишнего академизма манере, в какой написана и статья Л.К.Науменко.

Вадим Межуев

Проф. А.В. Бузгалин попросил отреагировать меня на свои критические замечания, сделанные им по поводу моего понимания коммунизма^{1 [9]}. Хотя в его статье им уделено немного места – всего две-три страницы – и они частично повторяют то, что уже было ранее высказано другими моими оппонентами, например, Б. Славиным, я охотно исполню его просьбу. Ответ получится, конечно, более пространным, чем сама критика, но, как известно, отвечать на критические замечания намного сложнее, чем их делать. Многое приходиться договаривать и пояснять.

Отмечу, прежде всего, согласие проф. Бузгалина с определением социализма как «пространства культуры», которое послужило заглавием для моей статьи. Он считает, что оно воспринято мной от Маркса, моих учителей (интересно, кого он имеет в виду?) и коллег-шестидесятников. Если к шестидесятникам он причисляет Н.С. Злобина, также писавшего на эту тему, то мысль о совпадении в марксизме понятий «коммунизм» и «культура» пришла нам одновременно еще в 1967 г., когда мы в качестве авторов участвовали в создании коллективной монографии «Коммунизм и культура», положившей начало теоретической разработке проблем культуры в советской философии того времени. При этом Н.С. Злобин в защите данного тезиса опирался в основном на высказывания В.И. Ленина в его поздних работах, на его учение о культурной революции, тогда как я, действительно, на труды Маркса, на его концепцию духовного производства, которая в то время никем всерьез не рассматривалась. Впоследствии каждый из нас пошел своим путем. И хотя мы оба придерживались первоначального тезиса, он трактовался нами по-разному, что объясняется несовпадением наших взглядов на сущность культуры (о чем я также неоднократно писал). Более подробно свое толкование этого тезиса я изложил в монографии «Культура и история» (1977 г.) и ряде других работ. Так что данное определение сформулировано мной не сегодня, а достаточно давно.

Свобода как ценность

В.М.Межуев

О свободе написаны горы книг, в которых она рассматривается с разных позиций и сторон – философской, религиозной, научной, правовой, моральной и т.д. Уже одно это свидетельствует о том, что свобода относится к числу фундаментальных ценностей человеческого существования. Человек, осознавший для себя ценность свободы, испытывает при ее отсутствии чувство дискомфорта, собственной неполноценности, невосполнимой утраты. С какого же момента свобода становится для человека ценностью? Мнение о том, что она была ценностью для человека во все времена, не кажется мне слишком убедительным.

Большую часть своей истории люди даже не подозревали о существовании свободы или не придавали ей существенного значения. Для многих и сегодня свобода либо мало что значит, либо является тяжелым бременем, от которого лучше всего избавиться (феномен, описанный Э.Фроммом в его знаменитой книге «Бегство от свободы»). А разве в России свобода уже для всех стала наиболее ценимым благом? Судя по социологическим опросам, интересы государства, нации, семьи, материальный достаток, карьера, общественный порядок и пр. ценятся значительной частью населения намного выше личной свободы. И как часто можно услышать, что не свобода, а что-то совсем другое является ценностью для русского человека. Напрашивается вывод: свобода становится ценностью для человека отнюдь не с момента его появления на земле, а в результате проделанной им долгой исторической эволюции, которая для многих и сегодня еще полностью не завершилась.